Норма

Дмитрий Лисин о спектакле Максима Диденко «Норма»

«Норма» — кооперация «Мастерской Брусникина» и Театра на Малой Бронной.  У Максима Диденко получился иной тип сценической суггестии, чем в романе. Драматург Валерий Печейкин очень сжато, ритмично выстроил отрывки из романа, как будто писал либретто на музыку Алексея Ретинского. Да они все этим занимались: Дина Хусейн (хореограф), Олег Михайлов и Илья Старилов (видео), Павел Змунчилла (художник по свету), главный художник Галя Солодовникова - писали пластический, световой, пространственный текст на мрачную музыку очень хорошего композитора. Позиции видео мощно укрепились в московском театре после этой премьеры, потому что «световики» умудрились ультрафиолетом вырезать лица артистов из задника происходящего. Это в страшной сцене «Падёж» стало решающим: драконообразные пять видео-голов Ильи Барабанова наполнили зрителей сказочно-хтоническими ощущениями. 

Интересно, что продюсер Светлана Доля предыдущий  крупный проект-кооперацию «Мастерской Брусникина»  делала с Константином Богомоловым и его фирменными артистами, по роману Пелевина «Айфак» в Москва-сити. 

Василий Михайлов выходит из зала на сцену в роли писателя Гусева, которого в первой сцене арестовали кагэбешники. И весь спектакль Гусев не уходит со сцены, финально превратившись в современную жертву режима, запертую в клетке, избиваемую росгвардейцами. Периодически росгвардейцы отплясывают с молодогвардейцами, и там страшны мифические образы двух куросов (Евгений Стычкин и Игорь Титов), плясавших «дрожку» в противогазах. Огромные теневые куросы появились и на циклопической стене, склонившись к отверстию вечной российской трубы. Ещё один персонаж тоже всегда на сцене, это Мария Лапшина в роли мальчика-пионера, читающего произведение арестованного Гусева, а потом поющего, танцующего и наблюдающего за происходящим. 

Итак, после начальной, жутковатой, препарированной квазисоветской песни в исполнении пионера (Марии Лапшиной) и ещё пары эпизодов, выходит Евгений Стычкин в роли конферансье и призывает зрителей петь хором советские песни, например – «Одинокая бродит гармонь». Дело в том, что Печейкин  вписал  маленькое шоу-просцениум от себя, и теперь «Цирк» Диденко в театре Наций кажется второй серией, а «Слава» Богомолова в БДТ – первой. А «Норма» - третьей. Это касается темы типичной постмодерновой иронии, игры со зрителями в поддавки – мол, кто не в состоянии понять, то вот вам ваше, любимое. 

Это должно выглядит успокоительным, уморительным разоблачением «чёрной магии Воланда», потому что в романе Сорокина с гармонью всё мрачно обстоит, её расстреливает взвод нквд-шников. Зрители поют, но как-то вяло, а мрачный Василий Михайлов, будучи на подхвате у весёлого конферансье, тоскливо смотрит на бордовый советский занавес, украшенный золотым текстом песни. Но это единственная неловкость, сбой темпа и суггестии спектакля. Остальное поистине мощно действует.

Тексты Сорокина предельно физиологичны и символичны одновременно, хотя сам он считает это традиционной феноменологией. «Норма» это эвфемизм, прямо ставящий говно на место всего отвратного, ежедневно случающегося с советским, а теперь уже постсоветским человеком. Небольшой скандал произошёл, театр на Малой Бронной (Константина Богомолова) рванул с места в карьер, потомки древних людей, обиженных Сорокиным в 2012 году оперой «Дети Розенталя» явились на «Норму». Кстати, в 2012 они ходили с хоругвями вокруг фонтана Большого театра, а книги Сорокина бросали в «памятник», в огромный унитаз. И вот опять синхронизм случился, потому что одна из тем первой части романа – доклад о «Фонтане», то есть писсуаре Дюшана. Новые «обиженные» говном не кидались, всё-таки дело происходило в священном для бывших советских людей здании, если иметь в виду архитектуру. Зато недавно они кидались говном в Театре.doc, что подтверждает понятийную основу «Нормы». Удивительным образом слились тексты писателя и бытовые привычки постсоветских окологосударственных, так сказать,  гопников, не выносящих сорокинских деконструкций, которых они, естественно, не читали. В этом смысле гопники времён «Ассы» несравнимо благороднее, ими не правил обобщённый товарищ майор. 

А начинается всё на подходе, метро Электрозаводская — одно из советских подземных капищ с барельефами трудящихся и гранитными звёздами-молотками.  Дворец на Яузе на самом деле был культовым местом на излёте советской власти - ДК МЭЛЗ, где внутри сталинских архитектурных излишеств  гремела многодневная феерия, премьера «Ассы». Фильм Соловьёва о борьбе старого и тёмного кагэбешно-воровского, советско-торгового поколения со светлой мощью нового поколения Цоя, но есть в нём такие же гностические оттенки, что и спектакле «Норма». 

«Норма» — осознание сорокинской  гнозы, а 30 лет назад такое было недоступно. Первое, что видит зритель на опере  Диденко – глаз в треугольнике, символ секретных, так сказать, управляющих миром масонских знаний.  Итак, масонский глаз, который есть на долларовой купюре, в спектакле нарисован светом над бездонной трубой размером с человека. Эта труба несравнима со сладким «коммуникейшен тьюб» мальчика Бананана. Труба — чёрная прорва, откуда выходит человек-без-лица, росгвардейцы и куда уносит, выталкивает, засасывает  новых пионеров. Одного из десятка пионеров, а в одной сцене — потомка Тютчева играет брусникинец и певец Игорь Титов. Его недавний клип  группы «Банвиван» серьёзный трэш, совсем не цветные сны романтика Бананана. Танцы в «Норме» иногда  конвульсивные, ужасающие. Такие  танцы хорошо показывает андеграундный театр «ЧёрноенебоБелое», но Диденко в этом смысле ученик другой культовой труппы «Дерево» Адасинского, шедшей по линии японского буто.

Ещё конгруэнтность с «Ассой» обозначена финальным жёлто-оранжевым цветом герба СССР над сценой, корзин с цветами, галстуков и пилоток пионеров, кителя сторожа дачи Мартина Алексеевича, сыгранного очень тренированным Евгением Стычкиным. «Письма Мартину Алексеевичу» когда-то в корчах, бесконечно читали со сцены Пригов и Монастырский, и Стычкин играл всё второе действие, превращаясь из пинчес тиранитуса в сталинского сокола-генерала, оседлавшего трубу. А ведь чёрная дыра солнца с оранжевым ореолом — фирменный цвет диска «Звезда по имени Солнце». Да и завели они публику в финале песней Цоя «Мама-анархия». Но и во времена Цоя, что чётко замечено в «Ассе», никому не удалось выйти «из этой травы». Тёмное хтоническое излучение «Ассы» такое же, что правит нарративом сорокинской «Нормы». 

Так какая связь масонского глаза-в-треугольнике со знаками и символами СССР? Вода темна, неисследима, потому что масонские ордена – наследники намного более непонятных жреческих организаций древнего Египта, Вавилона, Греции, Индии, Китая, доколумбовой Америки. Это значит, что вообще все эмблемы, хоть как-то причастные к треугольнику с глазом, чрезвычайно суггестивны. Как бы сказал Виктор Пелевин? Прочитав его рассказ «Подземное небо» о символике метро, можно кое-что добавить. Красный флаг, красная звезда, колосистый герб с землёй, захваченной серпом и молотом. В спектакле эта символика превращается в хищного грифона внутри трубы, составленного из двух росгвардейцев. Но это на поверхности. 

Могучую оккультную символику советского герба отметил ещё колдун, альпинист, кумир Битлз и Лед Зеппелин, поэт и алхимик Алистер Кроули. Красная звезда Антарес пылает над миром, властвует серп и молот. Молот - вулканического хромого бога огня Гефеста, молот владыки подземного огненного ада. Гефеста можно назвать богом рабочих. Серп — титана Кроноса или Сатурна, бога земледелия, серп самой Смерти, срезающий жизни травы и крестьян. Серп и Молот — марсианский и сатурнианский символы, знаки злых планет, а их соединение считается худшим в астрологии. 

Красная площадь в Москве, на которой проводят военные парады, соединяется с  погостом, некрополем, и их соединение должно быть абсолютно губительно для врагов, так сказать. Философ и тайновед Рене Генон утверждал, что на советском гербе лезвие серпа на глобусе точно указывает на расположение Семи Башен Сатаны в мире, которые являются вратами между нашим миром и инфернальным. А пирамида мавзолея, пародирующая  мумификацию тела бога Осириса, есть контр-инициатическая пародия. 

Исходя из всего изложенного, можно понять духовное послание Октябрьской революции — низвержение белой, православной империи с Осирисом-Христом, и утверждение  красной империи, подпираемой звездой Антарес и квазирелигией Ленина-Сета. Если вспомнить «Розу мира» Даниила Андреева, у которого захватчики Земли как раз прибыли из столицы инфра-физического космоса, со звезды Антарес, перечитать «Сахарный Кремль»  и ещё десятки рассказов и романов Сорокина и Пелевина, никаких затруднений с метафизикой советского, а взять шире - российского государства не возникает. 

Это удивительно, но государство — нечто абстрактное, схематичное, общественное, бессознательное, автоматическое, обобщённое, не существующее физически. И это давящее присутствие  чего-то неопределённого  правит исследовательским  интересом двух лучших писателей страны, Пелевина и Сорокина. То есть если есть причина феноменологической деятельности московского концептуализма, во главе с Дмитрием Александровичем Приговым, то это деконструкция тотального насилия, исходящего от государства. 

Максим Диденко не занимается деконструкцией письменной и устной речи, которые сами по себе есть чистое душевное насилие, но показывает, передаёт средствами пластического театра общее ощущение подавленности, присущее любому советско-постсоветскому человеку. Сорокин всегда ставит вопрос шире, показывает  автоматические иероглифы насилия, встроенные в слова и речь человека Земли, но на примере российских реалий. Сорокин разоблачает механизмы душевного насилия, присущие литературе и общению людей. Высвечивает  тягостный, изнуряющий автоматизм самораспаковывающихся посредников – слов, идей, текстов, теорий, лозунгов, манифестов, идеологий, мировоззрений, философий.  «В голове находу образовываются ходы» — поёт группа «Аукцыон» в лучшей песне «Голова-нога». 

Если уж вспомнился «Аукцыон», то надо сказать о похожести и разнице музыки Леонида Фёдорова и Алексея Ретинского применительно к советским песням. Фёдоров написал к фильму «Дау» Хржановского 22 песни, переработав советские песни. Когда выйдет этот диск, существенная часть эстетики гигантского фильма «Дау» войдёт в дома меломанов. Говоря вкратце, композитор «Аукцыона» превратил мажорные советские аккорды в тяжёлый, мрачный, ударный даб-нойз-панк, сделав это совместно с Игорем Крутоголовым. 

В «Норме», как музыкальном тексте Алексея Ретинского, ощущение инфернальности советской жизни достигнуто не концентрацией и предельным напором, а разъятием, смешиванием и разускорением музыкальных фраз советской песни. Поэтому «эффект Ретинского» изымает вас из всякой надежды и погружает в подземный инфро-мир. Но никто пока не мешает верить «Розе мира», говорящей о спасении параллельного демонического античеловечества, рано или поздно. Короче говоря, спектакль «Норма» - работа гностическая, ведь «вначале было слово» как свет и тьма, и в каждое слово вставлена тьма многозначности звука и жеста. В конечном счёте, показаны именно те неопределённости, которые мгновенно превращаются в систему приказов, источник вечной опричной структуры общества. В России это ярче зияет, чем во всём мире, потому и труба-глаз-треугольник на сцене дворца на Яузе.