Пелевин и Андропов: неизвестная правда о повести «Омон Ра» — Альманах «ЛУНАРИУМ»

...через полтора десятилетия пришел черед повести В. Пелевина. Результатом этого высокопатриотического поступка редактора, как рассказывают, стал ночной обыск в квартире писателя. Все найденные экземпляры (и даже использованная копирка) были изъяты гебистами, а сам автор будто бы приглашен был на беседу с самим Юрием Андроповым [Председатель КГБ СССР, и позднее Генеральный секретарь ЦК КПСС].
«Вам не откажешь в интуиции, юноша, — говорил Андропов, расхаживая по своему кабинету на Лубянке. — Поэтому бросьте эти писания. Вы ведь водолаз по профессии, не правда ли? Вот и не валяйте дурака, если не хотите однажды не всплыть на поверхность… Что касается вашей повести, то публиковать ее можно будет только лет через двести, не раньше. Понимаете, почему?»

Согласно все той же версии беседы, автор «Омона Ра» не стал спорить, однако ровно через месяц после разговора передал один из двух спрятанных экземпляров повести составителю «Лунариума»: писатель отчего-то не хотел ждать двести лет…

ЧИТАТЬ:

..................

IX. «ЛУНАРИУМ» И ВОКРУГ (1979-1984)

...

Пожалуй, самым значительным и самым дерзким произведением альманаха явилась повесть Виктора Пелевина «Омон Ра». Автор не просто подвергал сомнению некоторые общепризнанные положения: своей повестью он практически перечеркивал всю «великую мечту советского народа» как таковую. По Пелевину, весь «лунный проект», от начала до конца, был надувательством: с космодромов запускали пустые болванки, а победные телерепортажи вели из специальных студий. Повесть была написана до того достоверно, с такой хорошей проработкой деталей, что у читателя закрадывалось невольное сомнение, в какой мере произведение может считаться фантастикой. (О том, что многое в «проекте века» строилось на подтасовках, с достаточной очевидностью вытекало уже из «документально-фантастических» рассказов генерала Бенько.) Главный герой повести, космонавт-смертник Омон Кривомазов, своею жизнью должен был заплатить за поддержание в «рабочем режиме» Великого Блефа, причем его неожиданное спасение от смерти в самый последний момент было, надо думать, только отсрочкой: человек, владеющий таким секретом, был уже потенциальным покойником.

Надо отдать должное смелости автора: публикация подобного произведения в 1979 г. неизбежно должна была закончиться не просто «проработкой» критики или обычными обвинениями в «идеологической диверсии», но неприятностями куда более серьезными. По некоторым сведениям, повесть была написана еще в середине 70-х годов и тогда же предложена журналу «Знамя». Автор «Омона Ра», к сожалению, не знал, что все «подозрительные» произведения главный редактор В. Кожевников, певец «щита и меча», немедленно передает в Комитет госбезопасности: в начале 60-х такая участь постигла роман Вас. Гроссмана, через полтора десятилетия пришел черед повести В. Пелевина. Результатом этого высокопатриотического поступка редактора, как рассказывают, стал ночной обыск в квартире писателя. Все найденные экземпляры (и даже использованная копирка) были изъяты гебистами, а сам автор будто бы приглашен был на беседу с самим Юрием Андроповым. «Вам не откажешь в интуиции, юноша, — говорил Андропов, расхаживая по своему кабинету на Лубянке. — Поэтому бросьте эти писания. Вы ведь водолаз по профессии, не правда ли? Вот и не валяйте дурака, если не хотите однажды не всплыть на поверхность… Что касается вашей повести, то публиковать ее можно будет только лет через двести, не раньше. Понимаете, почему?»

Согласно все той же версии беседы, автор «Омона Ра» не стал спорить, однако ровно через месяц после разговора передал один из двух спрятанных экземпляров повести составителю «Лунариума»: писатель отчего-то не хотел ждать двести лет…

Даже из всего этого конспективного пересказа видно, что надежды сделать предстоящий альманах «легальным» были на самом деле призрачными. Увидеть свет в нашей стране подобная книга могла только чудом. Именно потому составителю «Лунариума» не осталось ничего иного, как это чудо организовать. Затея была, разумеется, самоубийственной: в случае выхода альманаха из печати уж составитель наверняка не смог бы спастись от преследований. И все-таки молодой редактор издательства «Молодая гвардия» решился — и тем самым навсегда вписал свое имя в историю отечественной фантастики.

Звали этого редактора Владимиром Щербаковым.

Приведя этот любопытный обмен репликами со слов самого С. Кургузова, журналист Макс Дейч в статье «Лунариум», десять лет спустя» («Столица», 1989 г.) далее замечает: «Уже через два дня уловка Щербакова была раскрыта, остаток «незаконного» тиража конфискован и сгинул в необъятных подвалах мрачного здания на площади Дзержинского. Все надежды, что руководители Союза писателей, прочитав злополучный альманах, внезапно прозреют и дадут возможность выпускать его и далее, были, без сомнения, тщетными, а сам «партизанский» поступок Влада Щербакова — мальчишеством чистейшей воды. Наоборот, злобное негодование оскорбленных в своих лучших чувствах членов кургузовской Секции уничтожило даже малейшую возможность «других» фантастов хоть каким-то образом ужиться с «официальными» творцами НФ. Случай с «Лунариумом», скорее всего, дал лишний повод Степану Кургузову вновь «крепче сплотить ряды», удвоить дисциплину, утроить бдительность и еще раз обозначить Секции ее законное место в «идеологической схватке двух систем» (…) Но был ли поступок Владимира Щербакова бессмысленным, «вредным» и «провокационным», затормозившим будто бы «поступательное движение к компромиссу» — как позднее выражались некоторые «либералы» от НФ? Не думаю. В царстве лени, тоски, мертвой апатии Владимир Щербаков был одним из немногих, кто не струсил, рискнул всем, что у него было. Несколько тысяч синих книжек «Лунариума» разлетелись по стране, и они-то были настоящим глотком свободы, первой ласточкой, которая возвестила о весне задолго до самой весны…»

Из всех причастных к созданию альманаха арестован был только один Щербаков: он предусмотрительно организовал все дело так, что привлечь к уголовной ответственности можно было лишь его одного. С остальными «разобрались» привычными методами. Виктор Ерофеев и Евгений Попов были тотчас же исключены из Союза писателей, Сергей Потапов уволен с работы, все рукописи Евгения Велтистова и Бориса Симашко, принятые в различных издательствах и журналах, были сразу же возвращены авторам. Ничего не могли сделать с Филипом Диком, зато переводчице И. Гуровой мелко отомстили: сделанный ею по договору с издательством «Мир» перевод «Опрокинутого мира» Кристофера Приста, уже одобренный редакцией, был без объяснения причин отвергнут. По слухам, госбезопасность была особенно зла на обманувшего ее автора «Омона Ра», и, памятуя предупреждение Юрия Андропова, Виктор Пелевин на несколько лет исчез из Москвы. Особой экзекуции был подвергнут Донат Быков, член кургузовской Секции и, стало быть, настоящий изменник. Чтобы неповадно было другим, поведение Быкова решено было обсудить на расширенном заседании Президиума Секции. Друзья уговаривали Д. Быкова не ходить на судилище, но у того были крепкие нервы — и он выслушал все сполна. Через десять лет в предисловии к репринтному переизданию «Лунариума» Донат Быков поделится своими впечатлениями: «Присутствовала вся Секция, от мала до велика. Члены Президиума сидели за длинным столом и возмущенно шевелили руками: казалось, копошится множество змей. В середине председательского стола сидели Степан Кургузов, Владислав Понятовский и Юрий Бондарев. Бондарев не произнес ни слова, но свое негодование выражал мимикой — то за лоб схватится, то руки возденет. Главным спикером был Понятовский. Вопросы были обычные, гнусные: как додумался до такого мерзостного дела? Понимаю ли, какой ущерб нанес авторитету и Секции, и всей страны? Как отношусь к тому, что мое имя используется на Западе реакционными кругами? Щербакова называли «агентом-провокатором», «ловцом душ», говорили, что у него счет в швейцарском банке и уже оформленная виза на выезд в Израиль…» Сам рассказ Быкова, включенный в альманах, был аттестован однозначно: «Это мусор, а не научная фантастика, что-то близкое к графомании» (слова С. Кургузова). Ожидалось, что автор покается, после чего его все равно исключат из Секции за дискредитацию высокого звания писателя-фантаста. Автор, однако, не покаялся, а сам выложил на стол заявление о выходе из Секции. Это сценарием не было предусмотрено. Поэтому в отчете, опубликованном многотиражкой «Московский литератор», так и остались слова «единогласно исключен из рядов».

Так вот как оно было-то...